– Наверно, это она положила его сюда, – тихо произнёс он, – когда убежала в лес…

– Так это игрушка Лены? – робко спросила Урсула.

– Нет, – ответил папа, – моя.

– Твоя? – в один голос воскликнули девочки.

– Я играл в неё в детстве… Это была моя любимая игрушка. Я и предположить не мог, что снова увижу её. Я думал, она потерялась.

Папа стоял неподвижно. От Исабель не ускользнуло, что с ним что-то происходит, будто что-то переключилось внутри, вернулось на прежнее место и медленно зашевелилось, как шестерёнка в часах.

И в этот момент сёстры всё поняли. Они переглянулись и убедились в том, что думают об одном и том же.

Ящичек со спрятанной в нём игрушечной собачкой и был ключом к тайне.

Ключом, открывавшим все двери.

Ключом к тому лету.

К папиному бегству в себя.

К смерти Лены.

К тому, о чём все молчали.

К тому, чего, по мнению дедушки, знать не стоило.

И вот это произошло. Правда вырвалась на свободу.

– Эрленд? – послышался мамин голос. В коридоре стояли мама и дедушка. – Что это значит? – спросила мама и медленно подошла к девочкам.

Ей никто не ответил. Она недоумённо посмотрела сначала на Исабель, потом на Урсулу, потом на ящичек, а затем на папу, державшего в руках игрушечную собачку. Папа как будто не слышал маму. Он смотрел в никуда, как будто сквозь всех находившихся в комнате.

Исабель слышала, как скрипнула половица: в комнату тихо вошёл дедушка. Исабель надеялась, родители понимают, что почти достигли предела, и не станут разрушать то, что есть.

– Пожалуйста, скажи, что происходит, Эрленд! – сказала мама взволнованно.

Тут же в дверях появилась бабушка. Она улыбалась и собралась было что-то сказать, но тут её взгляд упал на папины руки, да так и застыл, а улыбка сползла с губ. Бабушка изменилась в лице и мгновенно побледнела.

– Мама, девочки нашли Руфуса, – сказал папа каким-то чужим голосом. – Он был спрятан в чемоданчике в лесу рядом с озером.

Бабушка испуганно прикрыла рот рукой и закрыла глаза, а когда открыла, они блестели. Исабель смотрела на своих близких и понимала: вот-вот что-то выяснится, значительное и страшное. Словно гроза ворвалась в их дом, в их семью. Дедушка и бабушка смотрели друг на друга, а потом бабушка вздохнула, как будто готовилась к чему-то трудному, и сказала тихим напряжённым голосом:

– Эрленд, мы не можем копаться в этом сейчас. Это было давно.

– Мама…

– Не вспоминай об этом. Некоторые вещи лучше забыть.

Папа провёл рукой по волосам.

– Так мы потому никогда об этом не разговаривали?

Его голос дрожал.

– Пожалуйста, – попросила бабушка ещё более тихим голосом. – Сейчас другой жизненный этап у всех у нас.

– У тебя – возможно, – произнёс папа, а потом добавил, едва не переходя на крик: – Но не у меня!

Бабушка испуганно взглянула на сына, но это длилось всего лишь миг, и она тут же отвела взгляд.

– Я всё там же, – продолжал папа, и его голос снова стал тише. Было ясно, что ему больно об этом говорить. – В том лете, в том дне.

– Это лучше забыть, – повторила бабушка и покачала головой, – мы же решили, что не будем говорить об этом.

– Нет, это ты решила… – сказал папа. – Потому что в тот день ты ничего не сказала и таким образом всё для себя решила. Когда мы поехали домой, ты молчала, и когда закончилось лето и наступила осень, ты по-прежнему молчала… Ты ни разу не проронила ни слова о том, что это было за лето на самом деле и что случилось в тот день… А я был чересчур напуган, чтобы спросить. Я понимал, что это должно остаться тайной, и, хотя мне было что сказать, я так и не осмелился. Я понимал, что должен попытаться забыть, как это сделала ты. Я был вынужден так сделать, и в конце концов получилось так, что всего этого как будто и не было.

– Мне жаль, что это произошло, – тихо сказала бабушка и покачала головой. Но папа как будто её не слышал.

– А потом умерла тётя Анна, – продолжал он.

Бабушка уставилась в окно.

– Ты не пришёл на похороны, – сказала она отстранённо.

– Я не мог, – ответил папа, – я просто не мог. Внезапно всё вернулось. Мне нужно было снова над этим подумать. И я стал ещё больше размышлять. И теперь…

Папа с несчастным видом посмотрел на свою игрушечную собаку.

– Теперь мы стоим здесь, – произнёс он на удивление отстранённо.

Бабушка опустилась на стул. Исабель видела, как дедушка тихонько подошёл к ней и положил руку на плечо. Бабушка положила свою руку на дедушкину и сжала её пальцами. Она молчала, уставившись в никуда, как и папа, и по глазам было видно: она многое скрывает. Но в то же время по лицу бабушки Исабель поняла, что её терзают сомнения. Все замерли в ожидании. Все понимали, что начатый разговор не остановить и он будет продолжен. Невозможно обернуть вспять бегущую на полной скорости волну. Она остановится только тогда, когда достигнет берега.

– Скажи хоть что-то, – шёпотом произнёс папа и посмотрел на свою мать.

Бабушка покачала головой.

– Пожалуйста, мама.

– Не могу, – прошептала она, прикрыв рот рукой.

Папа стряхнул выступившие на глазах слёзы.

– Знаю, – сказал он, – я тоже не могу.

В комнате стало ещё тише.

Исабель смотрела на бабушку. «Она должна что-то сказать, – думала про себя девочка. – Она должна что-то сделать. Неужели она этого не понимает?»

Но бабушка только смотрела перед собой. Взгляд её был стеклянным и потухшим.

Тут папа выпрямился и произнёс ровным уверенным голосом:

– Тогда скажу я.

– Я думал, ты меня больше не любишь, – сказал папа. – Я не понимал, что с тобой произошло, но ты так изменилась тем летом. С того момента, как мы переехали сюда… Ты всё время злилась и часто плакала по вечерам в спальне. Ты хотела, чтобы тебя все оставили в покое. Я ничего не понимал. Ты больше не была моей матерью. Ты была чужой.

Чужой. Исабель заметила, что это слово прозвучало эхом её собственных мыслей. Потому что там, в тёплом вечернем свете, проникавшем в окно гостиной, Исабель видела совсем другую бабушку, не похожую на ту, которую, как ей раньше казалось, она хорошо знала. Эта, другая, всегда знала всю правду: о ней напоминали все вещи в доме, все цветы в саду… она ведь каждый день срезала их и ставила в вазы… Исабель почувствовала, как по телу пробежала дрожь. Картина, до этого разрозненная, собиралась в единое целое пугающе быстро. Гораздо быстрее, чем рассказывал папа.